с регионами России
с Издательским домом «Звязда»
Постановка Купаловского воспроизводит коллективное белорусское детство
«Я влюблена в снеговика», — в новом спектакле театра имени Янки Купалы «Першы» четыре актера транслируют пазл из детских воспоминаний, обыгрывая его на камерной сцене с помощью скромного реквизита и едва слышимой фоновой музыки. Это эпизоды, которыми поделились сами актеры и те, кто откликнулся на купаловский клич, — авторы просеяли их и рассортировали по группам так, что перед зрителем сцены с первыми воспоминаниями, подборка о днях в детском саду, домашняя часть перетекают друг в друга и создают общий, согласно постановке, образ детства, тоскливого и щемящего.
Не успела в Купаловском отгреметь премьера «Короля Лира» в постановке Николая Пинигина, театр выполнил еще одно озвученное перед началом сотого сезона обещание и 8 января дал премьеру спектакля Романа Подоляко о «первом в жизни». Актер и режиссер, который отметился постановкой «Радзіва «Прудок» по одноименной книге Андруся Горвата, для своей второй работы, которую театр позиционирует как вербатим, то есть, если очень общо, документальный спектакль, использовал ряд услышанных и прочитанных воспоминаний и представил довольно вольную интерпретацию жанра.
Да, шаблонное понятие вербатима с «Першага» не спишешь, поэтому покупаться на редкий в белорусском театре жанр не стоит — стоит купиться на то, как «документальная» часть стала основой для довольно трогательного возвращения в детство. Вначале постановка планировалась быть составленной из первых событий в жизни вообще, но в процессе ограничилась детскими годами. Неплохая концепция, учитывая, что в это время, считай, предопределяется самоощущение личности на протяжении всей жизни.
В подборке оказались первые впечатления от окружающего мира, любимые игрушки, все аспекты посещения детского сада вроде обеда, тихого часа, сидения на горшке, планов побега и конфликтов со сверстниками, первая любовь и первый секс, каким дети его понимают, выход на улицу зимой, выход на улицу летом и голос, который тебя зовет.
Все начинается с неловкого и почти нудного вводного озвучивания живописных воспоминаний о глубоком детстве, где светит солнце, поют птицы и родители уходят навсегда. Но, к счастью, слова заменяются действиями и всего лишь четыре актера обыгрывают, поодиночке и коллективно, ряды и ряды ситуаций, то смешных, то поэтичных, то просто хорошо поданных, которые в итоге складываются в некую тоску.
Валентина Гарцуева, Кристина Дробыш, Иван Кушнерук и Павел Остроух в юбочках, шортиках и а-ля школьных туфлях на липучках берут на себя десятки ролей, перевоплощаются несколькими шагами и как бы олицетворяют детей вообще (хотя иногда говорят и за взрослых). Причем не только каких-то эфемерных, общих, суммарных, а в первую очередь, что теплее, белорусских детей, то есть кого-то с похожими на наш опытом и окружением.
Что в узнаваемых фразочках, которыми героев заставляют поесть, что в буднях в детском саду, что в общем каком-то тоскливом настроении (да-да) можно быстро убедиться: с этими персонажами у вас есть нечто общее. Привязанность спектакля к месту греет душу: с таким содержанием легче себя соотнести (а «Першы», имейте в виду, давит на эмоции) и проще его понять.
Спектакль спровоцировал мысль — она мне показалась забавной, — что детские воспоминания, даже если ты в них счастлив и смеешься, сами по себе счастливыми быть не могут. Грусть, тоска, промозглое ощущение предопределенности, потянутое туманом десятилетий, но не радость — и к голосам в соседней комнате, и к запаху цветов в беззаботный летний день обязательно примешается их ответственность за будущее.
То, что происходит в спектакле, «документ», на котором он в принципе основан, превращается в нечто почти мистическое, влиятельное, с чем хорошо совпадает манера присутствия на сцене актеров, которые от начала до конца играют словно завороженные и смотрят куда-то вверх (это же проводники).
Связь «детство — взрослая жизнь» подчеркивается соответствующими фотографиями (детей и актеров), которые непосредственно задействуются лишь однажды и в целом представляются кондовой деталью, более подходящей для рамок для фотографий на магазинных полках. Что касается остального реквизита, четверка прекрасно обходится двумя ящиками разного размера, белым полотном, которое в зависимости от сцены растягивается больше и больше, и микрофоном, позволяя всему остальному быть условным.
Все в воздухе: когда многое материальное подразумевается, дополнительные значения для будущего приобретают мимолетные и в то же время решающие «первые» эпизоды. У кого к сожалению, у кого к счастью детство было именно таким, голоса зовут — и оно рассеивается печалью.